Откровения

ПУТЕШЕСТВИЕ К ФЛАВИАНУ, ИЛИ ИСТОРИЯ БЕЗ КОНЦА-2

(Окончание. Начало в № 3)

С протоиереем Александром Ториком мы беседовали в его «архондарике». Так на Афоне называют домик для приема посетителей. А батюшка, как он признался, в душе – «афонит».

За окнами – тишина, необычная для моего слуха.  Село Новосергиево, где живет отец Александр, располагается далеко от шумных трасс.

Автор теперь уже трехтомника (!) «Флавиан» признался: если доберется до четвертого тома, то будет писать на детскую тему.

- Один издатель уже предлагал выпустить такую книгу, - добавил он. – Конечно, о детях надо говорить. Эта тема в наше время очень больная и сложная. Правда, мой личный отцовский опыт небольшой.
-Но и не малый: все-таки трое детей, - возражаю ему.
-Да я же их почти не видел, когда они росли! Служил настоятелем, восстанавливал храм, потом руководил двумя приходскими общинами. Дома практически не бывал. Вся тяжесть труда по воспитанию пришлась на матушку. Ей надо трех героев России давать за ту жизнь, которую она со мной претерпела.
-Ну, раз уж заговорили о матушке Людмиле, расскажите о ней.
-Матушка по профессии экономист-кибернетик. Окончила институт в Москве. В советские годы работала в системе Газпрома.
-Вы познакомились с нею до того, как в Бога поверили?
-Скажем так, я уже был человеком, обращавшимся к Богу с просьбами. И однажды попросил Его дать мне человека, которого я полюбил бы – и встретил взаимность. Чтобы нам быть вместе навсегда. А через несколько дней познакомился с матушкой.
-В метро, наверное?
-На остановке автобуса.
-На улице лучше. Все-таки светлее…
-Нет, было темно и холодно.
-Осенью?
-Зимой 1979 года. Ехать нам было в одну сторону.
-Причем, всю жизнь.
-Но в этом я убеждал ее два года.
-Она не пожалела, что согласилась стать вашей женой?
-А куда ж ей деваться? Но она точно теперь не жалеет о том, что мы живем далеко от Москвы. Так же, как и я.
-Удивительно! Вы же родились в подмосковных Мытищах. Потом родители увезли вас, семилетнего, в Уфу. Там вы учились в школе, окончили педагогическое училище. Вернулись в Москву, поступили в Школу-студию МХАТа. Всегда в городе.
-У нас и теперь сохранилась квартира в Москве – в Крылатском. Там наши дети живут. А в конце 80-х годов я помогал возвращать Церкви Крылатский храм, хотя был тогда еще мирянином.
-Интересно-то как!
-Документы по открытию Крылатского храма тоже можно издать отдельной книгой. Вроде детектива о том, как ломалась советская власть, и бюрократию можно было заставить работать против нее самой.
-Актуальная тема.
-Нет, мой материал уже устарел. Современная бюрократия работает по другим принципам.
-А тогда как было?
-Я съездил в Комитет по делам религий, проконсультировался у юриста. Тот четко рассказал, как по закону положено подавать заявление на регистрацию религиозной организации и передачу ей разрушенного храма.
Оформил документы, приехал к зампреду райисполкома Кунцевского района Ермакову (забыл, как его звали!). Он сказал: «По закону я должен эти бумаги принять, но по партийной совести, сам понимаешь, не могу».
И мне пришлось писать жалобы в райком партии, в прокуратуру.
-Жалобы на партийную совесть Ермакова?
-Да. В горком партии, например, писал следующее: «Действия коммуниста Ермакова, являющегося первым заместителем председателя Кунцевского райисполкома, в исторический период, когда партия начала и возглавила революционные преобразования в нашей стране, названные перестройкой, подрывают доверие верующей части населения в генеральную линию партии». И все такое прочее.
-Отлично!
-Это была песня, «телега» в духе 37-го года. А закончилось вот чем. В Тбилиси проходила демонстрация, которую разгоняли солдаты. И кого-то из демонстрантов убили саперными лопатками.
-Страшная история.
-После этого в стране срочно издали закон о демонстрациях. И надо было этим воспользоваться. Переписка с горкомом, прокуратурой и так далее у меня тянулась уже год. Я понимал, что все эти чиновники после работы вместе за одним столом отдыхают и закусывают. Но бумага – страшная сила. На нее надо ответить.
-Вот коренное отличие от нашего времени.
-Положительно ответить – нельзя, партийная совесть не позволяет. Отрицательно – тоже нельзя: не позволяет закон. И даже дает мне основание подать жалобу в прокуратуру.
Я написал заявление с просьбой разрешить проведение демонстрации около Кунцевского райисполкома. И требовал присутствия на ней Ермакова. Все строго по закону. Даже указал лозунги типа «Отнятое у народа – вернуть!». И количество демонстрантов – полторы тысячи человек.
-Ничего себе!
-В общем, мне тут же позвонили из райисполкома: «Срочно приезжайте!» Ермаков дрожащими руками вручил мне бумагу и сказал: «Прочитайте, пожалуйста!» Оказалось, что малый совет Кунцевского райисполкома на заседании, проведенном в тот же день, «рассмотрел заявление общины православных в Крылатском о проведении демонстрации». Но так как на этом же заседании принято решение о передаче здания храма общине, то в проведении демонстрации отказали.
-Логично.
-И только после передачи храма я стал сперва диаконом, а затем и  священником, рукоположился в сан в Московской области.
Настоятели, которые получили развалины храмов в 89-90-х годах, успели сделать большой рывок в реставрации. Тогда еще были старые деньги, и многие не разорившиеся предприятия охотно помогали общинам.
А я получил храм в 91-м году. Несколько месяцев процесс восстановления шел. Даже была бригада выпивающих «товарищей», которые кое-что сделали. Но потом начались реформы, рухнули деньги, разорились предприятия. Приезжаю, положим, на завод просить кирпич, а мне говорят: «Мы им платим зарплату своим рабочим». С железом – то же самое.
Окна в храме у нас были затянуты парниковой пленкой. Но служили всё время, хотя и при температуре – как на улице.
-Почему?
-Невозможно было утеплить здание: крыши нет, свод проломан. За окнами – минус тридцать, и в храме столько же. Во дворе – уже минус пятнадцать, а в храме – те же тридцать.
-Ну да, кирпичи сохраняют холод.
-И люди выходили на улицу погреться. Только на четвертый год мы поставили стойки в высокой части храма и на высоте 3-4 метров сделали пленочный потолок. Получилось, как в парнике: тепло оставалось в здании. И тогда температура зимой стала плюсовой.
-Здесь в Новосергиево вы сразу дом построили?
-Нет, сначала я ютился по чужим углам, жил в вагончике. В начале 90-х годов землю здесь давали просто так. И я взял этот участок. Но лет восемь у нас на нем ничего не было, кроме кольев, отмечающих границы.
-Вероятно, на строительство дома не хватало сил и времени?
-Конечно. А в 97-м году у меня была онкологическая операция. И вот тогда прихожане решительно сказали: «Батюшка, хватит ездить в Москву! Надо тут оседать».
Был какой-то очередной кризис, и мне в леспромхозе дешево продали дом размером 6 на 9 метров. Денег хватило ровно на то, чтобы там его разобрать, перевезти сюда и тут собрать.
Наступало лето. В одной комнате были сделаны полы, в остальных – просто доски набросаны. Но мне хотелось, чтобы дети тут пожили на свободе.
-Получилось?
-Да. И когда они с матушкой в конце августа уехали, мы со старшим сыном остались. Я его отпросил у директора гимназии на месяц. Мы вместе крышу крыли. Потом и сын уехал, а я опять остался что-то доделывать.
Подошло Рождество. Дети с матушкой снова приехали и уехали. Я остался. И в какой-то момент понял: а ведь я здесь живу! И в Москву уже не вернусь. Мой дом тут.
Сказал об этом матушке. Спросил: «А как ты смотришь на то, чтобы нам перебраться сюда?»
-И что она?
-Ответила: «Я готова, если ты сделаешь водопровод и теплый туалет».
-Удивительная матушка! Всего одно условие, причем вполне выполнимое!
-Вообще это мое пятнадцатое жилье.
-Всего-то?!
-(Улыбается) Я человек неприхотливый. С пятнадцати лет ездил по археологическим экспедициям. «Джинса», брезент, туристические ботинки, тельняшка – для меня привычная одежда. Чтобы можно было сидеть, где угодно.
-А тут, наверное, хорошо пишется?
-Да. Но я могу работать в любых условиях. Как-то в микроавтобусе ночью пять часов писал, когда мы ехали из Болгарии в Грецию. Почти не видел буквы на ноутбуке. И на пароме, плывущем на Афон, писал. И на самом Афоне. И когда в Москве периодически в больнице лежу, тоже пишу. Но все равно лучшие условия для работы – такие, как здесь, в деревне.
-Вы теперь за штатом – по инвалидности. А где все-таки служите?
-Дружу с несколькими монастырями – женскими и мужскими. Последние три года помогал исповедовать и проводил занятия воскресной школы в Кресто-Воздвиженском женском монастыре.
Правда, в конце ноября у меня опять ухудшилось здоровье. Сидеть за рулём стало тяжело. Сейчас почти никуда не езжу, кроме как помолиться на воскресных службах.
Мы вышли из «архондарика». На улице ярко светило солнце. На горе сиял белый храм, освящая окрестность.
-А знаете, что это? – спросил отец Александр, указывая на резные деревянные доски, укрепленные возле дома.
-Нет.
-Это деревянные била, называемые «талантос». С их помощью на Афоне собирают монахов на молитву. За полчаса до службы бьют вот по такому билу деревянным молотком. Этот звук напоминает звук молотка праотца Ноя, строившего ковчег спасения.
Конечно, здесь это только элемент дизайна. Но, если нельзя уехать на Афон насовсем, то можно хоть кусочек Афона привезти сюда для напоминания об удивительном  месте, где никогда не прекращается молитва за весь мир. И за нас с вами.

Беседу вела Наталия ГОЛДОВСКАЯ